Дни Кракена (Главы из неоконченной повести) - Страница 6

— Тут такое дело, — сказал он. — Мне позвонили от соседей. Беспозвоночники. Звонил их директор и спросил, нет ли у меня на примете специалиста по японскому языку. Разумеется, Андрей Сергеевич, я сразу вспомнил о вас.

Я покачал головой.

— Спасибо, Борис Михайлович, но я не могу. Очень занят.

— Пустяки, пустяки! Я уверен, это не займет у вас много времени. Они получили из Японии какие-то материалы. Какие-то документы, понимаете? И им хочется узнать, что это такое.

— Пусть обратятся в Институт научной информации. Я не могу.

У него от огорчения обвисли щеки.

— Но я уже обещал им! — сказал он. — Мы с вами не можем вот так просто взять и отказаться. Это наши соседи, наконец!

Я промолчал.

— Я вас очень прошу, Андрей Сергеевич, — сказал он. — Я не могу вам приказать в данном случае, я вас очень, очень прошу. Я совершенно уверен, что это не потребует много времени. Мы соседи, у нас множество общих интересов. В конце концов, должны же мы помогать друг другу, разве не так?

— Почему им не обратиться в Институт информации?

— Возможно, им следовало обратиться в Институт информации, не спорю. Но, с другой стороны, они имеют полное право рассчитывать на поддержку соседей. Почему бы и нет? Слушайте, Андрей Сергеевич, ну зайдите к ним, посмотрите… Ведь, может быть, вы только посмотрите и сразу им скажете.

Черт с тобой, подумал я устало, черт с вами со всеми.

— Хорошо, — сказал я. — К кому у них там обратиться? И когда?

Он снова воссиял.

— Прямо к директору. В любое время. Лучше всего прямо сейчас.

— Нет, прямо сейчас я не пойду. Мне нужно в редакцию.

— Как вам угодно, Андрей Сергеевич! Значит, договорились? Ну, я очень, очень рад. Совершенно уверен, что времени это у вас займет немного. В крайнем случае посидите денек-другой дома…

Тут он заметил главбуха, только что появившегося из-за угла, радостно завопил: «Вот кстати, Илья Матвеевич, а вы мне нужны!..» и помчался ему навстречу. Я прошел в ворота. Мне было тошно от всего этого — и от Клары, и от глупых Юлиных претензий, и от самоуверенности Полухина. И от предстоящей встречи с японцем. Мне хотелось только, чтобы меня оставили в покое. Во дворе возле зимнего бассейна опять толклись люди. Они устанавливали на грубых деревянных козлах большой бак, выкрашенный серой краской, и при этом сердито спорили. Газон перед бассейном выглядел так, будто на нем занималась строевой рота новобранцев. И, как вчера вечером, остро воняло какой-то кислятиной. Черт с вами со всеми, думал я, ничего я не хочу. Ни бассейнов, ни газонов.

У лифта была очередь, и я поднялся по лестнице, поэтому мне пришлось подождать в коридоре, пока исчезнет тошнота. Ко мне подошел долговязый красавец Виля Смагин.

— Вот тебе и поплавали, — горестно сказал он. — Дай бедному Виле сигаретку. Придется теперь ездить в Химки.

— Почему, бедный Виля? — спросил я.

— Он еще спрашивает! Бассейн-то теперь нам отдадут месяца через два, не раньше…

— А что случилось с бассейном?

Виля недоверчиво посмотрел на меня.

— Ты что, дурачишь несчастного Смагина?

— Нет.

— Ты что, не знаешь, что бассейн у нас отобрали?

— Кто отобрал? Почему?

Виля вздохнул.

— Да, — сказал он. — Теперь я вижу. Ты действительно ничего не знаешь. Бассейн у нас отобрали беспозвоночники. В интересах науки, вот что ужасно. Они достали где-то громадную рыбу и запустили ее в наш бассейн. И бедному, несчастному Виле теперь негде тренироваться. Сочувствуешь?

— Да, — сказал я. — Интересно, какая это рыба?

Виля закурил, укоризненно покачал красивой маленькой головой и ушел. Почему-то мне стало весело. Не знаю почему. Я не был ватерполистом, как Виля, а рыба, для которой понадобился целый бассейн, — это было интересно. Видимо, ее и привезли вчера в цистерне-прицепе, и ради нее ломали и снова закладывали стену и ставили сегодня серый бак. Я направился в редакцию.

Все были на местах, и Люся сейчас же доложила, что меня спрашивала Марецкая. Костя Синенко сообщил:

— Она сегодня на редкость эффектна, Андрей Сергеевич. Этакая расклешенная синяя юбка, волосы…

— Придержите язык, Синенко, — холодно сказал я. — Аннотации вы написали?

— Не могу я писать аннотации.

— Хорошо. Я напишу сам.

— Давайте я напишу, — поспешно предложил Тимофей Евсеевич.

— Занимайтесь своим делом, — сказал я. — Вы закончили «Розу и зеркало»?

— Нет.

— Вот и заканчивайте. Занимайтесь своим делом. Вам ясно?

— Ясно, Андрей Сергеевич, — пробормотал Тимофей Евсеевич.

— Вот и хорошо. Синенко, давайте сюда материалы по аннотациям.

Костя сердито сказал:

— Я сам.

— Тогда не морочьте мне голову. Фомина, вы выписали неодобрение Глазунову?

— Нет еще, Андрей Сергеевич, сейчас выпишу.

— Поторопитесь.

Я взял из шкафа рукопись Майского и сел у окна. Некоторое время в редакции было тихо. Потом Тимофей Евсеевич робко кашлянул и сказал:

— Простите, Андрей Сергеевич, вчера вечером звонил Верейский…

— Да?

— Он получил рецензию Басова и страшно разозлился.

— Угу.

— Он сказал: «Передайте этому вашему интеллигентному павиану, что он кретин».

— Ну что ж, — сказал я. — Передайте, пожалуй. Только он будет польщен. Его еще никто не называл интеллигентным. Беда в том, что он у нас единственный человек, который знает суахили.

— А как быть с Верейским?

— Верните ему рукопись, вот и все.

Зазвонил телефон. Люся взяла трубку.

— Вас, Андрей Сергеевич, — сказала она.